Сухбат Афлатуни — писатель года

Имя нашего героя, Евгения Абдуллаева, скорее всего, мало что скажет ташкентскому читателю. Совсем по-другому ситуация обстоит с именем Сухбата Афлатуни — известного и талантливого писателя, чей роман «Поклонение Волхвов» попал в шорт-лист сразу двух престижных премий: «Ясная поляна» и «Букер».

— Почему в работе вы не используете собственное имя? Почему Сухбат Афлатуни — «Диалоги Платона»? Дало о себе знать ваше философское образование?

— «Кто раним и кто гоним — выбирает псевдоним». Гоним, к счастью, не был; раним — тоже в пределах нормы. Может, только чувство неуверенности было… Мне кажется, что это нормально, если человек начинает заниматься чем-то не привычным для себя. Писательство «случилось» со мной в достаточно зрелом возрасте. Вроде бы я уже определился, что занимаюсь наукой, студентам лекции читаю… И тут начались какие-то рассказы, романы. Решил писать под псевдонимом, потом уже хотел от него отказаться, но… слишком крепко ко мне прирос. Так и живем мы с ним — я и псевдоним.

— А почему именно «Диалоги Платона»?

— Люблю Платона, изучал его, даже лет 10 назад написал целую книгу. К тому же «Афлатуни» — двойственный псевдоним, с одной стороны, «Афлатун» — Платон, а с другой — такая «гиперссылка» на очень любимого писателя Андрея Платонова.

— Считаете ли вы себя философом?

— «Философ», наверное, очень громко. Я историк философии, изучаю античную философию, немного занимаюсь русской, немного среднеазиатской. Больше, наверное, историк, чем философ. Да и как писателя меня тянет к исторической прозе. Даже когда пишу о современности, стараюсь, чтобы она была «подсвечена» прошлым. Прошлое придает всему объемность, заставляет отбрасывать тени.

— Вернусь к вашей фразе, что писателем вы стали случайно. Как это произошло? Вы однажды проснулись и решили писать?

— Я не решал стать писателем, просто начал это делать.

Это странный процесс, похожий на то, как человек начинает петь, не понятно почему. Вместо того чтобы заниматься какими-то серьезными вещами: ходить в магазин, воспитывать детей, сажать деревья, он вдруг начинает петь. Приблизительно то же самое у меня было и с писанием. Начинал со стихов, потом все больше стало прозы. Затем возникла наша «Ташкентская поэтическая школа», которую мы создали вместе с моими друзьями — писателями Вадимом Муратхановым и Санджаром Янышевым.

— Человек года, писатель года — кто он для вас?

— Ну, год — это очень маленький период. Есть писатели, которых я люблю, но назвать их «писателями года»… Год пройдет, а дальше что? Они уже не будут для меня важными, отойдут в тень? Нет, не отойдут. В мире серьезной литературы свой счет времени, а в мире глянца — другой.

— Как для вас прошел 2016 год?

— Много времени уходило на разную окололитературную работу, писал мало. Но, с другой стороны, неожиданно оказалось, что то, что я пишу, стало интересно большему числу людей, чем я предполагал. И я к этому оказался не готов… Пытаюсь вжиться в эту роль…

— А в непрофессиональном плане произошло что-то интересное?

— Я бы не стал разделять жизнь на профессиональный и непрофессиональный план, так как для прозаика жизни — это материал. Он постоянно в нее всматривается, думает: «Вот это у меня поместится в повесть, а это поместится в рассказ, а это вообще никуда не поместится…» Поэтому для меня с какого-то момента жизнь и все происходящее вокруг превратилось в потрясающую ярмарку, где я могу совершенно бесплатно что-то взять и перетянуть в свои тексты.

— А ситуации не провоцируете, чтобы посмотреть, что выйдет? Чтобы набрать так называемый материал?

— Нет, никогда. Жизнь сама все покажет и раскроет, не нужно туда вмешиваться. Мы живем в очень интересное время. Удивительное…

— А уехать из Узбекистана никогда не хотелось?

— Зачем? Нет, бывают моменты, когда ты чувствуешь, что надо сменить обстановку. Отъезд — это просто одно из проявлений нормального человеческого желания изменить что-то в своей жизни. Но

уехав, ты понимаешь, что, куда бы ни уехал, что бы ты ни поменял, если не изменишь себя, что-то в себе не поменяешь, то все перемещения будут напрасны.

Хоть на Луну улети…

— Люди уезжают, считают, что где-то лучше…

— Каждый ищет приемлемый для себя вариант. Для кого-то, возможно, это выход. Кардинально изменить все: страну, работу, семью. Другой в аналогичном случае ограничивается… сменой всего гардероба. Или начинает увлекаться каким-нибудь фэн-шуем. Каждый ищет что-то для себя подходящее.

— Как вы справляетесь?

— (Смеется) Я пишу!

— А достаточно ли для жизни писательских гонораров?

— Этот хлеб ненадежный: сегодня он есть, завтра его нет. Стараюсь, чтобы были какие-то приработки, некоторые из них связаны с писательством, некоторые — нет. В целом, хватает.

— Стоит ли вообще заниматься писательством?

— Смотря кому. Писателей сейчас много, конкуренция зашкаливает. Быстрые дивиденды не гарантированы. Но… Все от человека зависит — если человек в себе уверен, если он действительно хочет писать, то он будет это делать.

— А в Узбекистане сложно заниматься только писательской деятельностью?

— Да в любой стране сложно. Я общаюсь с американскими коллегами, с коллегами из Европы. Нет стран, где писательством заниматься было бы легко. Но есть страны, в которых существует система поддержки, грантов для писателей. Можно получить на конкурсной основе какой-то грант, хотя это и временный вариант. Узбекистан пока в начале этого пути, когда-нибудь, надеюсь, и у нас будет практика государственных и частных грантов для писателей.

— Будни писателя, какие они?

— Семь дней в неделю. Было бы в неделе 8 дней, работал бы 8. Понятие выходного у меня отсутствует. Пишу фактически ежедневно, но не весь день, как правило, 2-3 часа. Я не говорю о редактировании, о разных других более или менее связанных с литературой дел, о переписке. Переписка, связанная с литературой.

— Какое из своих произведений вы считаете самым важным?

— Еще ненаписанное. На втором месте — то, которое пишу сейчас. А то, что написано, — это уже немного от меня отделилось, как тень из сказки Андерсена… Живет само своей жизнью.

— Писатель должен заботиться о своем внешнем виде, следовать модным тенденциям, иметь свой стиль в одежде?

— Не знаю, некоторые коллеги заботятся… Для меня вопрос одежды — вопрос третий. Но, с другой стороны, одежда — это своего рода лицо человека. Когда я пишу, для меня очень важно, во что одеты мои герои. Одежда их проявляет, характеризует. Когда писал «Поклонение волхвов», особенно первую часть, я просмотрел в библиотеке целую подшивку модных журналов за 1840-е годы.

— Вы были членом жюри Букеровской премии, а теперь ваше произведение «Поклонение волхвов» вошло в короткий список. Каково это, быть по другую сторону баррикад?

— Очень комфортно и спокойно, так как я знаю, как устроены все процессы. Было приятно, что роман вошел в короткий список, но я знаю, что выбор лауреата — это случайность. Выбрать из всего хорошее — это относительно легко для длинного списка, выбрать из хорошего — лучшее для короткого списка — тоже не так сложно. Но из лучшего выбрать самое лучшее, всего одного лауреата — это очень сложно, тут никогда не угадаешь.

— Как проходит отбор произведений, авторов в Букеровской премии? Как подать свой роман на рассмотрение?

— Ну, на Букеровскую премию нельзя выдвинуться самостоятельно. На премию выдвигают издательства, библиотеки либо филологические факультеты университетов, и то не всех, а наиболее крупных. Ежегодно выдвигается порядка 70 романов. Они все прочитываются, и путем голосования формируется длинный список. Затем романы из длинного списка прочитываются вторично, и после обсуждения с другими членами жюри формируется короткий список. Ну и на третьем этапе в результате обсуждения выбирается победитель.

— Оберегают ли родные ваш писательский покой?

— Им приходится это делать (смеется). Пишу я дома, у меня своя комната, маленькая, но своя. И в это время остальным приходится соблюдать определенную тишину. С другой стороны, писательская работа не освобождает от домашних обязанностей…

— Дома считают, что вы — известный писатель? Гордятся вами?

— К счастью, нет. Мне бы хотелось, чтобы дети просто ко мне хорошо относились, как к папе, жена — как к мужу. Мне этого достаточно. Писательство — такая же работа, как любая другая.